尊裏看無色
杯中動有光
自君拋我去
此物共誰嘗
Пробуя новое вино, вспоминаю Хуэй Шу. Первое стихотворение из двух (Бо Цзюй-и)
Гляжу я в чарку - вижу цвета нет Кубок встряхну - там заиграет светом Мой друг, с тех пор как ты меня оставил Со мной кто будет пробовать все это?
Судя по названию стихотворения, и в словах про отсутствие цвета и в словах про свет, речь идет о вине, причем молодом. Что именно имеется в виду про выражением «нет цвета», мне не удалось установить.
Поначалу, я случайно нашел стихотворение «Плач по господину Лу». В ходе выяснения, что именно имел в виду Чжан Бай, оказалось, что судьба самого автора интересна и, судя по всему, в чем-то напоминает описанный в стихотворении исход.
Любопытно, что в биографиях известных даосов, скан из которых мне любезно прислал Илья Мозиас, Чжан Бай тоже есть. Деталей там гораздо больше, но основные данные взяты из того же источника, которым пользовался составитель приводимого ниже отрывка, поэтому в целом совпадают.
《詩話總龜 卷四十六》阮閱
張白，邢州人。少應進士舉不及第，入道，常挑一鐵葫蘆，得錢便飲酒，自稱白雲子。注《天尊升玄護命經》，著《武陵春色》三百首，略一兩篇云：
武陵春色好，十二酒家樓。大醉方回首，逢人不舉頭。
是非都不採，名利混然休。戴個星冠子，浮沉逐世流。
《贈酒店崔氏》一絕云：
武陵城裡崔家酒，地下應無天上有。南遊道士飲一斗，臥向白雲深洞口。
又《哭陸先生》一絕云：
六親慟哭還復甦，我笑先生淚滴無。脫履定歸天上去，空墳留入武陵圖。
忽一日稱患，至夜閉戶，曉不開，問之不應，道眾訝之，抉門見血滿地，問之別無所苦，囑身後勿燒焚，尋時而卒。酒戶崔氏出木櫃而葬於武陵城西。經半年，有鼎州官，忘其名，在揚州勾當公事，遇於酒肆，同杯數日。眾聞之，道俗看驗其墳，有一穴如碗大，深透其棺，敲之已空。
“Всеобщий сборник разговоров о поэзии, цзюань 46” Жуань Юэ
Чжан Бай был родом из Синчжоу. В молодые годы участвовал в экзаменах на степень цзиньши, но не сдал и занялся изучением Дао. Он часто носил на плече железку с тыквами-горлянками и когда добывал денег, тут же их пропивал. Сам себя он называл Бай Юнь-цзы — Белое Облако.
Он оставил комментарий к “Канону Досточтимого Неба об Охранении Жизни и Восхождении к Сокровенному” и написал триста стихотворений под общим названием “У-лин весной”, откуда стоит привести строки из пары стихотворений:
Весной в У-лине очень хорошо Двенадцать есть лавок с вином Напьюсь там вдрызг, тогда пойду назад Но головы уже при встрече не поднять Где правда, где ложь - мне все равно Славу и выгоду - все я оставил Отшельника-даоса шапку нахлобучив В течении плыву - тону, затем всплываю
Также у него было четверостишие “В подарок Цую из винной лавки”
В У-лине лавка винная у Цуя есть
Так [хорошо] не может в этом мире быть, а лишь на небе
Странник-даос бродя по югу там бочонок осушил
И завалился спать в глубокую пещеру в облаках
И еще было у него четверостишие “Плач по господину Лу”
Родня рыдает, оживить его надеясь Я рад за господина, нет слезинки ни одной Сняв обувь, он на небеса вернулся На карте У-лин-ту остался склеп пустой
Однажды, он сказался больным, ночью запер дверь, а утром не стал открывать. На расспросы не отвечал, чему остальные даосы-монахи удивились. Когда выломали дверь, увидели весь пол в крови. На расспросы [Чжан] ответил, что его ничто не беспокоит и только наказал после смерти не сжигать [тело]. Вскоре он и скончался. Владелец винной лавки по фамилии Цуй заказал деревянный гроб и похоронил его к западу от городской стены У-лина. Через полгода один чиновник из Динчжоу, чье имя уже позабыли, был по казенным делам в Янчжоу и встретил [Чжан Бая] в винной лавке, где они вместе выпивали несколько дней. Когда об этом узнали, то и даосы-монахи и миряне пошли проверить его могилу, а там была дыра размером с блюдо. Залезли вглубь до гроба и расколотили его, да он оказался пустым.
鹹陽郭氏者，殷富之室也，仆媵甚眾。其間有一蒼頭，名曰捧劍，不事音樂，常以望水沉雲，不遵驅策，每遭鞭捶，終所見違。一旦，忽題一篇章，其主益怒。詩曰：「青鳥銜葡萄，飛上金井欄。美人恐驚去，不敢卷簾看。」儒士聞而競觀之，以為協律之詞。其主稍容焉，又《題後堂牡丹花》曰：「一種芳菲出後庭，卻輸桃李得佳名。誰能為向夫人說，從此移根近太清。」捧劍私啟賓客曰：「願作夷狄之鬼，恥為愚俗蒼頭。」其後將竄，複留詩曰：「珍重郭四郎，臨行不得別。曉漏動離心，輕車冒殘雪。欲出主人門，零涕暗嗚咽。萬裏隔關山，一心思漢月。」京兆全曙司錄，嘗述此事於王祝、李磎二郎中，並進士韓銖、鄭嵩等也。
Удивительное про слугу в семье Го
В городе Сяньян жила богатым домом семья Го и было у них много прислуги. Среди них был один слуга, [как и все слуги] носивший синюю повязку, по имени Пэн Цзянь. Петь и играть на инструментах он не умел, но часто засматривался на [бегущую] воду и [плывущие] облака и не выполнял хозяйских приказаний. И хотя каждый раз ему доставалось плетки, он шел наперекор [хозяину] до конца. Однажды, он внезапно выдал стихотворение, чем разозлил своего хозяина еще больше. В стихотворении говорилось:
Синяя птица с виноградом в клюве На сруб колодца золотого прилетела Красавица, боясь её спугнуть Завес поднять и глянуть не решится
Ученые-конфуцианцы, прослышав об этом, стали наперебой читать эти строки и нашли их очень гармоничными. Из-за этого хозяин стал чуть больше благоволить к слуге. Тот снова написал стихотворение под названием “О пионах в заднем садике”, где говорилось:
Благоуханный запах с заднего двора донесся Пред ним померкла слава персика и сливы И нашей Госпоже поведать может кто, Пересадить к Великой Чистоте поближе надо корни
Гостям слуга как-то украдкой сказал: “Лучше бы я был бесом у варваров, чем стыдиться того, что я просто глупый и неотесанный слуга!” Затем, перед своим побегом, он снова оставил стихи, в которых были такие строки:
Мой дорогой Четвертый Господин Го Перед дорогою с Вами не получится проститься Рассветная клепсидра в путь уж торопит С повозкой легкой, сквозь снега вперед пробиться Сейчас вот выйду из хозяйского двора И слезы тихо капают, из горла плач готов излиться За десять тысяч ли, за горы Гуань-шань [мой путь лежит] [Родная] ханьская луна мне будет в сердце сниться
Цюань Шу, служивший в должности сылу в округе Цзинчжао, некогда рассказывал эту историю ланчжунам Ван Чжу и Ли Ци, цзиньши Хань Чжу, Чжэн Суну и другим.
萬物自生聽
太空恆寂寥
還從靜中起
却向靜中消
На мелодию “Звуки напевов” (Вэй Ин-у)
Мириады от рождения внимают Великому Ничто - всегда пустому Они из этого покоя восстают Чтобы в покое раствориться
題注：南豐鄉里諸齋出題示學者賦詩考殿最
春藤上架翠成窩
顆顆圓光得月多
疑是蘂珠開夕宴
結成珠帳待常娥
Стихотворение из квалификационного экзамена в частной школе на тему «Виноградный месяц” (автор неизвестен)
Примечание: в уезде Наньфэн всем частным студиям выдали тему, чтобы студенты могли сложить стихотворение для экзамена и определения лучших и худших.
Лоза восходит на плетень весной уж изумруды гроздьями висят И шарик к шарику блестят борясь за место под луной Похоже, всех бутонов жемчуга на пир вечерний собрались В жемчужный полог заплелись и ждут, где же красавица Луна?
Интересно, какое место принес автору этот вариант? Также, мне показалось необычным, что тема задана как “Виноградный месяц” — такого словосочетания я нигде не встречал. И да, остается неясным, речь в теме идет о луне или о календарном месяце. Если о луне, то образность очень редкая для китайского языка. Если о календарном месяце, то это еще более странно, потому что никаких виноградных месяцев в Китае отродясь не было.
寒食家家掃紙灰
道傍相吊總悲哀
湖邊多少詩人墓
不見兒孫酹酒來
В день поста [Цинмин] на озере (Гу Фэн)
В день постный каждая семья
пепел сметает бумажный
Друг друга по дороге утешают -
скорбны разговоры, протяжны
У озера на берегу поэтов скольких
могилы... знать нам не дано
Но там не видно внуков и детей
жертвующих вино
После посещения могилы Иосифа Бродского я нашел это стихотворение по ключевым словам поэт (詩人) и могила (墓). Перевод сделан для моего замечательного друга Михаила Дроздова.
題注：序見王清惠同題詩，此略
瘦馬長吟蹇馿吼
坐聽三軍擊刁斗
歸人鞍馬不須忙
爲我更釂葡萄酒
Провожая Шуй-юня, который возвращается в У (Кун Цин-чжэнь)
Примечание: Вначале следует посмотреть стихотворение Ван Цин-хуэй с таким же названием. Здесь не приводится.
Протяжно ржет худая лошадь, орет осел с кривой ногой Сижу и слушаю - солдаты в котел уже стучат ночной Вернулся? Вот тогда штрафная! спешить нам никуда не надо И за меня ты пей до дна вино, что сделано из винограда
Шуй-юнь (水雲) — второе имя Ван Юань-ляна (汪元量, 1241- ?)
喜来辄复醉霞觞
羡尔明珠掌上光
庭内封胡多玉树
不知人世有王郎
В подарок на рождение дочери у Лун Чжи, второе из двух стихотворений (Чэнь У-дэ)
Вот радость пришла, давай снова мы напьемся из чарок прекрасных Жемчужина-дочь в твоей длани блестит, восхитителен свет её ясный В доме сыны Фэн и Ху - молодцы они словно древа из яшмы Как знать где-то там, среди людей Ван-лан ждет её не напрасно
Примечания:
Жемчужина на ладони — это обозначение любимого ребенка, особенно дочери.
Фэн, Ху и Ван-лан — это персонажи истории про талантливую Се Дао-юнь (謝道蘊), у которой были выдающиеся братья, которых она в упоминаемой истории перечислила по их детским именам: 封胡羯末, где Фэн (封) это Се Шао (謝韶), Ху (胡) это Се Лан (謝朗), Цзе (羯) это Се Сюань (謝玄) и Мо (末) это Се Чуань (謝川). А Ван-лан это знаменитый каллиграф Ван Нин-Чжи (王凝之) за которого Се Дао-юнь вышла замуж.
Таким образом автор стихотворения сравнил дочь Лун Чжи с известной Се Дао-юнь, упомянул уже имевшихся сыновей Лун Чжи через аллюзию на Фана и Ху, и пожелал, чтобы дочь удачно вышла замуж.
昨夜歡聲滿玉堂
爭言寶婺下祥光
盧家祇謂添丁喜
未識傳書是女郎
В подарок на рождение дочери у Лун Чжи, первое из двух стихотворений (Чэнь У-дэ)
Вчера под вечер поздравлений звуки нефритовый заполнили зал Наперебой все говорили: “Девы Знатной Свет Счастия на Вас упал” В семействе Лу считали: радость - это мальчика рождение Не ведали, что дочь отметится в легендах прославлением!
Примечание:
Под семейством Лу (盧家) подразумевается аллюзия на знаменитую танцовщицу и составительницу песен Мо Чоу (莫愁), которая жила в конце периода Сражающихся Царств. По одной версии, она вышла замуж в семейство Лу, которое и прославила в веках. А по другой, сама была из семейства Лу. Но в любом случае, она осталась в истории как девица из семейства Лу — то есть, прославила свою фамилию на тысячелетия.
Просматривая интернет в поисках новостей по вопросам перевода китайской поэзии на русский язык, наткнулся на статью о лекции И.С. Смирнова.
Уже скоро 160 лет пройдет с тех пор, как на русском языке впервые был опубликован перевод классической китайской поэзии. В июне 1856 года в альманахе «Отечественные записки» было опубликовано стихотворение Афанасия Фета «Тень (перевод с китайского)»:
Башня лежит –
Все уступы сочтешь;
Только ту башню
Ничем не сметешь.Солнце ее
Не успеет угнать,
Смотришь: луна
Положила опять.Только спустя много лет исследователи определили китайский оригинал, с которого был сделан перевод Фета. Это стихотворение одного из поэтов эпохи Сун, с которым Афанасий Фет познакомился благодаря одному из основателей отечественной синологии Василию Васильеву. В подстрочном переводе стихотворение выглядит так:
Уступ за уступом, ступень за ступенью
Поднимаюсь на нефритовую башню.
Сколько ни приказываю мальчику-слуге,
Он никак не сметет ее.
Только великое светило уберет ее,
Как ясная луна принесет ее с собой.
Само собой, я заинтересовался тем, что же из себя представляет оригинал, потому что не только перевод Фета был не понятен, но и подстрочник Смирнова сразу вызвал у меня сомнения — по нему было не ясно, о чем вообще идет речь.
Благодаря ключевым словам “великое светило” и “ясная луна”, я довольно быстро нашел оригинал, который полностью подтвердил мои сомнения — и Фет и подстрочник не передают смыслы — буквальный и иносказательный, которые были заложены в это стихотворение автором. Хотя, о том какой иносказательный смысл был заложен автором, можно спорить и, например, у современных китайских читателей нет единого мнения на этот счет. А самое интересное — даже авторство этого короткого произведения приписывают сейчас двум разным людям, жившим в разное время.
Но, все по порядку. Сначала, оригинал:
《花影》謝枋得
重重疊疊上瑤臺
幾度呼童掃不開
剛被太陽收拾去
又教明月送將來
Этот пример очень хорошо иллюстрирует сложности перевода с классического китайского языка, в котором часто указания на лицо, род, число, объект и субъект не лежат на поверхности, а требуют особого внимания, чтобы их найти и удержать в голове во время чтения.
Итак, что же не так с переводом Фета (которого винить нельзя, потому что переводил он опираясь, возможно, просто на устный пересказ) и что совсем неправильно в подстрочнике Ильи Сергеевича в том виде, в каком он дан в статье?
Вот правильный подстрочник, в котором акценты расставлены, как можно убедится, совершенно по другому.
Тени от цветов
Одна за другой, накладываясь-переплетаясь, [тени] всходят на яшмовую террасу Несколько раз звал мальчика-слугу, [он] мёл [тени], но не вымел Как только солнце их собрало и увело Так опять ясная луна привела их
Тут все сразу становится на свои места. Буквально стихотворение описывает, что автор видит тени от цветов, перемешанные и запутанные, которые ползут вверх по террасе вслед за солнцем. По выбору слов видно, что автору эти тени не нравятся. Они оскорбляют его эстетическое чувство. Он даже, в несколько донкихотской, но с восточным колоритом манере, посылал мальчика убрать это непотребство — безрезультатно, как можно было ожидать. И вот наконец солнце зашло и тени исчезли. Только стало хорошо и любимая автором терраса очистилась от напастей, как при луне эти тени появились снова.
Внимательный читатель еще раз может посмотреть на стихотворение Фета и попытаться осознать все те ошибки испорченного телефона, которые привели к такому результату. Впрочем, еще раз скажу — вины Фета нет никакой, если даже в XXI веке составляются такие подстрочники, которые не учитывают лицо, число и отношения субъект-объект в столь простом стихотворении.
Надо заметить, что я в первый раз встречаю в китайской поэзии использование цветов и теней от них в отрицательном качестве. Но это только делает честь образности и разнообразию выразительных средств китайского языка — потому что негативное отношение автора к теням от цветов видно сразу, без углубления в аллюзии или намеки.
Что же касается образа нефритовой террасы или башни (в китайском иероглиф 臺 может означать и то, и другое), то в китайском языке этими иероглифами иносказательно называют жилище небожителей, а прямо обозначают богато украшенную террасу. В любом случае, по словами стихотворения видно, что автор под этим образом имеет в виду нечто, что он хочет видеть чистым и свободным от любого дисгармонирующего вмешательства.
Прежде чем сделать следующий шаг и поговорить об авторе, надо сделать попытку художественного перевода — хотя бы и из эстетических побуждений.
Тени от цветов
Множатся тени, одна за другой ползут по террасе прекрасной Мальчонку-слугу я звал много раз смести их пытался напрасно Вечер настал, и они наконец исчезли вслед за светилом Но ярким светом сверкая луна, снова их проложила
В китайском интернете в основном можно увидеть, что это стихотворение приписывается знаменитому Су Ши (蘇軾) — хотя не ясно, на основе чего приводится такая атрибуция. Дело в том, что во сборнике произведений “Семь собраний сочинений Дунпо” ( 東坡七集) этого стихотворения нет. А вот в сборнике “Нагромождение гор” (疊山集) от Се Фан-дэ (謝枋得, 1226-1289) оно есть.
Почему же это стихотворение приписывают Су Ши? Похоже, только потому, что оно ему близко по стилю и использованию ироничных намеков. И еще потому, что Се был ценителем и знатоком произведений Су Ши и, следовательно, мог у себя записать какое-то из стихотворений своего кумира. Это то, что говорят китайцы в интернете на эту тему. В любом случае, в вопросах установления авторства я своего мнения предложить не могу, но в целом предпочитаю считать автором того, в чьем сборнике стихотворение появляется в первый раз.
Надо заметить, что судьба у Се сложилась непростая. С падением сунской династии он попал в плен к монголам, но не пошел к ним в услужение, а умер, отказавшись от пищи.
Что же касается скрытых смыслов, которые китайские читатели видят в этом стихотворении, то их можно разделить на два типа:
1) Тени от цветов — это мелкие недостойные людишки, которые в большом количестве появились при Дворе. Соответственно, как их ни пытались вымести, все бесполезно. И только вроде на них найдут управу, как они появляются снова. Те, кто приписывают это стихотворение Су Ши, говорят и о том, что события тут упоминаются конкретные — борьба с Ван Ань-ши и его группой. Якобы солнце, это вдова-императрица Сюань Жэнь (宣仁太后), которая устранила от власти Ван Ань-ши, а луна — это император Чжэ-цзун (哲宗), который после смерти вдовы-императрицы вернул соратников Ван Ань-ши ко власти.
2) Тени от цветов — это все досадные события, все заботы, все горести, которые случаются с нами по жизни. И от которых, как от теней, невозможно избавиться, пока есть солнце и луна — то есть, пока мы живем в этом мире. То есть, это скорее чань-буддиская зарисовка о том, что все имеет свою некрасивую сторону, от которой невозможно избавиться.
Так что, оказывается, самое первое китайское стихотворение на русском языке вовсе не такое экзотичное по смыслу, как могло показаться читателям Фета, но в тоже время полно своих загадок.
А самое интересное, почему именно его выбрал Фет для своей пробы в переложении с китайского? И предлагал ему Васильев других кандидатов для перевода? Да и вообще, как именно это стихотворение оказалось у Васильева, если оно в Китае не являлось хрестоматийным, и даже не было широко известно.
Решив хоть немного разобраться в этих вопросах, я обнаружил, что в очень интересной и важной работе Васильева “Очерк истории китайской литературы” можно найти такой подстрочник, который скорее всего использовал в своей работе Фет.
Этажами друг на друге (расстилает предо мною свою тень) эта высокая башня, Но дотрагиваешься и не можешь смести ее, И только что солнце (с заходом) уберет ее — Смотришь: светлая луна уже снова послала!
В этом подстрочнике есть все те ошибки, которые потом повторил Фет, и также нет мальчика-слуги. По какой-то причине Васильев выбрал именно это стихотворение для иллюстрации норм китайского стихосложения на экзаменах (см. контекст в книге) — он наверняка говорил о нем в своих лекциях и на салонных приемах — иначе где его мог узнать Фет? Тем более, что сама книга Васильева увидела свет в 1880 году, то есть спустя 24 года после публикации перевода Фета.
Именно то, что Васильев говорит о стихотворении приводя его в пример экзаменационного и упоминая, что оно составлено на заданное слово “тень” (без упоминания о цветах), навело меня на мысль о том, что на самом деле, Васильев его увидел где-то случайно, может быть в каких-то экзаменационных работах, которые покупали и коллекционировали синологи 19-го века. И очень возможно, что это была не самая удачная работа, в которой китайский экзаменующийся по памяти процитировал не очень известное стихотворение, имеющее отношение к тени, изменив его и выкинув слова про мальчика-слугу.
Такая версия вполне логична — потому что не мог Васильев, который обладал широкими познаниями в китайском языке и литературе, не увидеть в оригинале мальчика-слугу и то, что речь идет о тенях от цветов, которые наползают на террасу. В пользу этой версии говорит и то, что Васильев не упоминает автора оригинала — а уж Су Ши он не мог не знать. Да и если бы он увидел это стихотворение в какой-то антологии за авторством Се Фан-дэ, он бы переписал имя автора, потому что пролистав страницы Очерка, можно убедится, как скрупулезно Васильев приводит названия произведений.
Так что, и Васильева и Фета можно извинить за то, что на русском языке получилось что-то не очень внятное и понятное.
Но в таком случае, получается, что первый перевод китайского стихотворения на русский язык был сделан с неполных и не очень правильно процитированных строк, которые нашлись в случайно купленной экзаменационной работе. В этом есть своя ирония.
И все-таки, почему Фет не попросил у Васильева подстрочник какого-нибудь самого известного китайского стихотворения? Ведь наверняка Васильев мог бы дать ему что-то из Ли Бо, Ван Вэя или Бо Цзюй-и. Ведь строки этих авторов не были бы более сложными ни для составления подстрочника, ни для художественно перевода.
Боюсь, этого мы уже никогда не узнаем.