поэзия

《義試詩 葡萄月》無名氏

題注:南豐鄉里諸齋出題示學者賦詩考殿最

春藤上架翠成窩
顆顆圓光得月多
疑是蘂珠開夕宴
結成珠帳待常娥

Стихотворение из квалификационного экзамена в частной школе на тему «Виноградный месяц” (автор неизвестен)

Примечание: в уезде Наньфэн всем частным студиям выдали тему, чтобы студенты могли сложить стихотворение для экзамена и определения лучших и худших.

Лоза восходит на плетень весной
  уж изумруды гроздьями висят
И шарик к шарику блестят
  борясь за место под луной

Похоже, всех бутонов жемчуга 
  на пир вечерний собрались
В жемчужный полог заплелись
  и ждут, где же красавица Луна?

Интересно, какое место принес автору этот вариант? Также, мне показалось необычным, что тема задана как “Виноградный месяц” — такого словосочетания я нигде не встречал. И да, остается неясным, речь в теме идет о луне или о календарном месяце. Если о луне, то образность очень редкая для китайского языка. Если о календарном месяце, то это еще более странно, потому что никаких виноградных месяцев в Китае отродясь не было.

поэзия

《寒食日湖上》顧逢

寒食家家掃紙灰
道傍相吊總悲哀
湖邊多少詩人墓
不見兒孫酹酒來

В день поста [Цинмин] на озере (Гу Фэн)

В день постный каждая семья
  пепел сметает бумажный
Друг друга по дороге утешают - 
   скорбны разговоры, протяжны
У озера на берегу поэтов скольких
    могилы...  знать нам не дано
Но там не видно внуков и детей
   жертвующих вино

После посещения могилы Иосифа Бродского я нашел это стихотворение по ключевым словам поэт (詩人) и могила (墓). Перевод сделан для моего замечательного друга Михаила Дроздова.

поэзия

《送水雲歸吳》孔清真

題注:序見王清惠同題詩,此略

瘦馬長吟蹇馿吼
坐聽三軍擊刁斗
歸人鞍馬不須忙
爲我更釂葡萄酒

Провожая Шуй-юня, который возвращается в У (Кун Цин-чжэнь)

Примечание: Вначале следует посмотреть стихотворение Ван Цин-хуэй с таким же названием. Здесь не приводится.

Протяжно ржет худая лошадь, 
  орет осел с кривой ногой
Сижу и слушаю - солдаты
  в котел уже стучат ночной
Вернулся? Вот тогда штрафная!
  спешить нам никуда не надо
И за меня ты пей до дна
  вино, что сделано из винограда

Шуй-юнь (水雲) — второе имя Ван Юань-ляна (汪元量, 1241- ?)

поэзия

《隆之生女賦贈二首 其二》陳吾德

喜来辄复醉霞觞
羡尔明珠掌上光
庭内封胡多玉树
不知人世有王郎

В подарок на рождение дочери у Лун Чжи, второе из двух стихотворений (Чэнь У-дэ)

Вот радость пришла, давай снова мы 
  напьемся из чарок прекрасных
Жемчужина-дочь в твоей длани блестит,
  восхитителен свет её ясный
В доме сыны Фэн и Ху - молодцы
  они словно древа из яшмы
Как знать где-то там, среди людей
  Ван-лан ждет её не напрасно

Примечания:

Жемчужина на ладони — это обозначение любимого ребенка, особенно дочери.
Фэн, Ху и Ван-лан — это персонажи истории про талантливую Се Дао-юнь (謝道蘊), у которой были выдающиеся братья, которых она в упоминаемой истории перечислила по их детским именам: 封胡羯末, где Фэн (封) это Се Шао (謝韶), Ху (胡) это Се Лан (謝朗), Цзе (羯) это Се Сюань (謝玄) и Мо (末) это Се Чуань (謝川). А Ван-лан это знаменитый каллиграф Ван Нин-Чжи (王凝之) за которого Се Дао-юнь вышла замуж.

Таким образом автор стихотворения сравнил дочь Лун Чжи с известной Се Дао-юнь, упомянул уже имевшихся сыновей Лун Чжи через аллюзию на Фана и Ху, и пожелал, чтобы дочь удачно вышла замуж.

поэзия

《隆之生女賦贈二首 其一》陳吾德

昨夜歡聲滿玉堂
爭言寶婺下祥光
盧家祇謂添丁喜
未識傳書是女郎

В подарок на рождение дочери у Лун Чжи, первое из двух стихотворений (Чэнь У-дэ)

Вчера под вечер поздравлений звуки
  нефритовый заполнили зал
Наперебой все говорили: “Девы Знатной 
  Свет Счастия на Вас упал”
В семействе Лу считали: радость - 
  это мальчика рождение 
Не ведали, что дочь отметится
   в легендах прославлением!

Примечание:

Под семейством Лу (盧家) подразумевается аллюзия на знаменитую танцовщицу и составительницу песен Мо Чоу (莫愁), которая жила в конце периода Сражающихся Царств. По одной версии, она вышла замуж в семейство Лу, которое и прославила в веках. А по другой, сама была из семейства Лу. Но в любом случае, она осталась в истории как девица из семейства Лу — то есть, прославила свою фамилию на тысячелетия.

поэзия

Первый перевод китайской поэзии

Просматривая интернет в поисках новостей по вопросам перевода китайской поэзии на русский язык, наткнулся на статью о лекции И.С. Смирнова.

Уже скоро 160 лет пройдет с тех пор, как на русском языке впервые был опубликован перевод классической китайской поэзии. В июне 1856 года в альманахе «Отечественные записки» было опубликовано стихотворение Афанасия Фета «Тень (перевод с китайского)»:

Башня лежит –
Все уступы сочтешь;
Только ту башню
Ничем не сметешь.

Солнце ее
Не успеет угнать,
Смотришь: луна
Положила опять.

Только спустя много лет исследователи определили китайский оригинал, с которого был сделан перевод Фета. Это стихотворение одного из поэтов эпохи Сун, с которым Афанасий Фет познакомился благодаря одному из основателей отечественной синологии Василию Васильеву. В подстрочном переводе стихотворение выглядит так:

Уступ за уступом, ступень за ступенью
Поднимаюсь на нефритовую башню.
Сколько ни приказываю мальчику-слуге,
Он никак не сметет ее.
Только великое светило уберет ее,
Как ясная луна принесет ее с собой.

Само собой, я заинтересовался тем, что же из себя представляет оригинал, потому что не только перевод Фета был не понятен, но и подстрочник Смирнова сразу вызвал у меня сомнения — по нему было не ясно, о чем вообще идет речь.

Благодаря ключевым словам “великое светило” и “ясная луна”, я довольно быстро нашел оригинал, который полностью подтвердил мои сомнения — и Фет и подстрочник не передают смыслы — буквальный и иносказательный, которые были заложены в это стихотворение автором. Хотя, о том какой иносказательный смысл был заложен автором, можно спорить и, например, у современных китайских читателей нет единого мнения на этот счет. А самое интересное — даже авторство этого короткого произведения приписывают сейчас двум разным людям, жившим в разное время.

Но, все по порядку. Сначала, оригинал:

《花影》謝枋得

重重疊疊上瑤臺
幾度呼童掃不開
剛被太陽收拾去
又教明月送將來

Этот пример очень хорошо иллюстрирует сложности перевода с классического китайского языка, в котором часто указания на лицо, род, число, объект и субъект не лежат на поверхности, а требуют особого внимания, чтобы их найти и удержать в голове во время чтения.

Итак, что же не так с переводом Фета (которого винить нельзя, потому что переводил он опираясь, возможно, просто на устный пересказ) и что совсем неправильно в подстрочнике Ильи Сергеевича в том виде, в каком он дан в статье?

Вот правильный подстрочник, в котором акценты расставлены, как можно убедится, совершенно по другому.

Тени от цветов

Одна за другой, накладываясь-переплетаясь, [тени] всходят на яшмовую террасу
Несколько раз звал мальчика-слугу, [он] мёл [тени], но не вымел
Как только солнце их собрало и увело
Так опять ясная луна привела их

Тут все сразу становится на свои места. Буквально стихотворение описывает, что автор видит тени от цветов, перемешанные и запутанные, которые ползут вверх по террасе вслед за солнцем. По выбору слов видно, что автору эти тени не нравятся. Они оскорбляют его эстетическое чувство. Он даже, в несколько донкихотской, но с восточным колоритом манере, посылал мальчика убрать это непотребство — безрезультатно, как можно было ожидать. И вот наконец солнце зашло и тени исчезли. Только стало хорошо и любимая автором терраса очистилась от напастей, как при луне эти тени появились снова.

Внимательный читатель еще раз может посмотреть на стихотворение Фета и попытаться осознать все те ошибки испорченного телефона, которые привели к такому результату. Впрочем, еще раз скажу — вины Фета нет никакой, если даже в XXI веке составляются такие подстрочники, которые не учитывают лицо, число и отношения субъект-объект в столь простом стихотворении.

Надо заметить, что я в первый раз встречаю в китайской поэзии использование цветов и теней от них в отрицательном качестве. Но это только делает честь образности и разнообразию выразительных средств китайского языка — потому что негативное отношение автора к теням от цветов видно сразу, без углубления в аллюзии или намеки.

Что же касается образа нефритовой террасы или башни (в китайском иероглиф 臺 может означать и то, и другое), то в китайском языке этими иероглифами иносказательно называют жилище небожителей, а прямо обозначают богато украшенную террасу. В любом случае, по словами стихотворения видно, что автор под этим образом имеет в виду нечто, что он хочет видеть чистым и свободным от любого дисгармонирующего вмешательства.

Прежде чем сделать следующий шаг и поговорить об авторе, надо сделать попытку художественного перевода — хотя бы и из эстетических побуждений.

Тени от цветов

Множатся тени, одна за другой
  ползут по террасе прекрасной
Мальчонку-слугу я звал много раз
 смести их пытался напрасно
Вечер настал, и они наконец
 исчезли вслед за светилом  
Но ярким светом сверкая луна,  
  снова их проложила

В китайском интернете в основном можно увидеть, что это стихотворение приписывается знаменитому Су Ши (蘇軾) — хотя не ясно, на основе чего приводится такая атрибуция. Дело в том, что во сборнике произведений “Семь собраний сочинений Дунпо” ( 東坡七集) этого стихотворения нет. А вот в сборнике “Нагромождение гор” (疊山集) от Се Фан-дэ (謝枋得, 1226-1289) оно есть.

Почему же это стихотворение приписывают Су Ши? Похоже, только потому, что оно ему близко по стилю и использованию ироничных намеков. И еще потому, что Се был ценителем и знатоком произведений Су Ши и, следовательно, мог у себя записать какое-то из стихотворений своего кумира. Это то, что говорят китайцы в интернете на эту тему. В любом случае, в вопросах установления авторства я своего мнения предложить не могу, но в целом предпочитаю считать автором того, в чьем сборнике стихотворение появляется в первый раз.

Надо заметить, что судьба у Се сложилась непростая. С падением сунской династии он попал в плен к монголам, но не пошел к ним в услужение, а умер, отказавшись от пищи.

Что же касается скрытых смыслов, которые китайские читатели видят в этом стихотворении, то их можно разделить на два типа:

1) Тени от цветов — это мелкие недостойные людишки, которые в большом количестве появились при Дворе. Соответственно, как их ни пытались вымести, все бесполезно. И только вроде на них найдут управу, как они появляются снова. Те, кто приписывают это стихотворение Су Ши, говорят и о том, что события тут упоминаются конкретные — борьба с Ван Ань-ши и его группой. Якобы солнце, это вдова-императрица Сюань Жэнь (宣仁太后), которая устранила от власти Ван Ань-ши, а луна — это император Чжэ-цзун (哲宗), который после смерти вдовы-императрицы вернул соратников Ван Ань-ши ко власти.

2) Тени от цветов — это все досадные события, все заботы, все горести, которые случаются с нами по жизни. И от которых, как от теней, невозможно избавиться, пока есть солнце и луна — то есть, пока мы живем в этом мире. То есть, это скорее чань-буддиская зарисовка о том, что все имеет свою некрасивую сторону, от которой невозможно избавиться.

Так что, оказывается, самое первое китайское стихотворение на русском языке вовсе не такое экзотичное по смыслу, как могло показаться читателям Фета, но в тоже время полно своих загадок.

А самое интересное, почему именно его выбрал Фет для своей пробы в переложении с китайского? И предлагал ему Васильев других кандидатов для перевода? Да и вообще, как именно это стихотворение оказалось у Васильева, если оно в Китае не являлось хрестоматийным, и даже не было широко известно.

Решив хоть немного разобраться в этих вопросах, я обнаружил, что в очень интересной и важной работе Васильева “Очерк истории китайской литературы” можно найти такой подстрочник, который скорее всего использовал в своей работе Фет.

Этажами друг на друге (расстилает предо мною свою тень)
эта высокая башня,
Но дотрагиваешься и не можешь смести ее,
И только что солнце (с заходом) уберет ее —
Смотришь: светлая луна уже снова послала!

В этом подстрочнике есть все те ошибки, которые потом повторил Фет, и также нет мальчика-слуги. По какой-то причине Васильев выбрал именно это стихотворение для иллюстрации норм китайского стихосложения на экзаменах (см. контекст в книге) — он наверняка говорил о нем в своих лекциях и на салонных приемах — иначе где его мог узнать Фет? Тем более, что сама книга Васильева увидела свет в 1880 году, то есть спустя 24 года после публикации перевода Фета.

Именно то, что Васильев говорит о стихотворении приводя его в пример экзаменационного и упоминая, что оно составлено на заданное слово “тень” (без упоминания о цветах), навело меня на мысль о том, что на самом деле, Васильев его увидел где-то случайно, может быть в каких-то экзаменационных работах, которые покупали и коллекционировали синологи 19-го века. И очень возможно, что это была не самая удачная работа, в которой китайский экзаменующийся по памяти процитировал не очень известное стихотворение, имеющее отношение к тени, изменив его и выкинув слова про мальчика-слугу.

Такая версия вполне логична — потому что не мог Васильев, который обладал широкими познаниями в китайском языке и литературе, не увидеть в оригинале мальчика-слугу и то, что речь идет о тенях от цветов, которые наползают на террасу. В пользу этой версии говорит и то, что Васильев не упоминает автора оригинала — а уж Су Ши он не мог не знать. Да и если бы он увидел это стихотворение в какой-то антологии за авторством Се Фан-дэ, он бы переписал имя автора, потому что пролистав страницы Очерка, можно убедится, как скрупулезно Васильев приводит названия произведений.

Так что, и Васильева и Фета можно извинить за то, что на русском языке получилось что-то не очень внятное и понятное.

Но в таком случае, получается, что первый перевод китайского стихотворения на русский язык был сделан с неполных и не очень правильно процитированных строк, которые нашлись в случайно купленной экзаменационной работе. В этом есть своя ирония.

И все-таки, почему Фет не попросил у Васильева подстрочник какого-нибудь самого известного китайского стихотворения? Ведь наверняка Васильев мог бы дать ему что-то из Ли Бо, Ван Вэя или Бо Цзюй-и. Ведь строки этих авторов не были бы более сложными ни для составления подстрочника, ни для художественно перевода.

Боюсь, этого мы уже никогда не узнаем.

поэзия

《生活》北岛

Жизнь (Бэй Дао)

Жизнь

Это стихотворение, состоящее из одного иероглифа, является заключительной частью цикла стихотворений “Записки из Солнечного Города” (太阳城札记) современного поэта Бэй Дао.

Оно было написано, предположительно, в конце 70-х или начале 80-х годов — так что отношения к интернету не имеет. Хотя, удивительным образом, сегодня в него добавился еще один пласт смысла.

Перевод на русский с игрой гласных “е” и “у” — то есть “сеть” и “суть”, не присутствует в явном виде в китайском оригинале. Иероглиф 网 — совершенно стандартный. Но, как говорят китайские критики, название вкупе с одиноким содержанием стихотворения создают емкую фразу “жизнь суть сеть” — которую уже каждый может понимать в меру своей фантазии и жизненного опыта.

P.S. Не могу не добавить, что иероглиф 网 по-русски некоторым видится как «два х в п» :)

поэзия

《擬古其二》趙處澹

西北有高樓
樓高夜何其
圓影湛以光
遥望斗與箕
何爲天一方
長恨身不飛
安得駕雙翼
上下長相隨

В подражание древним, стих второй (Чжао Чу-дань)

На севере в западном крае
   высокая башня есть
В башне высокой этой
   ночи часы как счесть?
Светом своим прозрачным
   кругло блестит луна
И вдалеке мерцают 
   звезды Метлы и Ковша

Как я здесь оказался
   так от всего далеко?
Давняя грусть снедает - 
   мне летать не дано  
Где крылья найти в подмогу? - 
   я тешу себя мечтой
Падая и взмывая, 
   следовать за тобой
поэзия

《偈》慧深

未得入頭應切切
入頭已得須教徹
雖然得入本無無
莫守無無無間歇

Гата (Хуэй Шэнь)

Истины всей пока не постиг
   должен внимать и пытаться
А как постигнешь и обретешь
   обязан учить ежечасно
Даже если основу постиг - 
   все пустота пустоты
Не сохраняй пустот пустоту 
   без остановки ты

Этот буддийское четверостишие взято из сборника буддийских текстов и комментариев к ним под названием “Основные положения из пяти книг Светильников [буддийской мудрости]” (五燈會元), цзюань 14, который вышел при сунской династии в 1252 году.

По поводу это перевода я не могу не привести слова моего друга Ильи Мозиаса, который на сегодняшний день является видным специалистом по даосизму и знает очень много про китайский буддизм. Этот комментарий, который был реакцией на первый черновик перевода, показывает, как ограничено мое понимание многих вопросов и как работает описанный бесчисленными учителями литературы эффект, под названием “смотришь в книгу, видишь фигу”. На самом деле, осуществлять перевод таких текстов, пусть даже и маленьких стихотворений, можно только после большой работы по пониманию того, о чем нам говорит автор.

Цитата, приводимая тут с согласия автора:

По поводу перевода. Мне он не очень понравился. В стихотворении есть, по-крайней мере, два смысловых пласта. Оба в переводе утеряны.

Первый смысловой уровень. Не забывай, пишет настоятель монастыря — человек, достигший на пути просветления больших высот. Он описывает процесс постижения буддийской мудрости. Каждая строчка в стихотворении — отдельный этап на пути к просветлению.

Первый этап, ученичество. Человек ничего не понимает. Потому он и должен внимать учителю с открытым ртом. На что и указывает 應切切. Он не просто что-то учит, он внимает учителю.

Второй этап, человек наконец-то понял, что ему там вдалбливал учитель. Потому он может (и должен) обучать других. Это этап понимания доктрины.

Третий этап. Подумай, что такое пустота пустоты? Это пустота создающая вселенную, сотворение мира из ничего, большой взрыв и т.д. Именно поэтому это 本 — основа мира. С точки зрения школы Йогачара (из которой вырос чань-буддизм), из этой основы появился источник вселенной — сознание. На предыдущем этапе, ученик понял доктрину Буддизма, то бишь 無我 или просто 無. На третьем этапе он постиг, что нет отличия между 有 и 無. И весь мир всего различные формы, которое принимает сознание. Третий этап, этап понимание природы сознания.

Ну и четвёртый этап — это отрицание третьего этапа. Несмотря на то, что мы поняли природу мира и сознания, само это понимание — всего лишь концепции у нас в голове. Мы не должны быть к ним привязаны, только понимание пустотности любых концепций приведёт нас к просветлению. Это этап просветления. Ты в переводе увлёкся формализмом и потерял смысл.

Второй смысловой пласт, это игра с 有 и 無,описывающая уровни понимания буддийской мудрости и этапы на пути к просветлению. Стихотворение по строчкам построено так:
有 / 無 / 無無=有 / 無無無=無.

Тебе надо убрать слова, которыми ты пытаешься выразить своё (не)понимание смысла стихотворения.

поэзия

《梦游天姥吟留别》李白

海客談瀛洲,煙濤微茫信難求。
越人語天姥,雲霞明滅或可睹。
天姥連天向天橫,勢拔五嶽掩赤城。
天台一萬八千丈,對此欲倒東南傾。
我欲因之夢吳越,一夜飛度鏡湖月。
湖月照我影,送我至剡溪。
謝公宿處今尚在,淥水蕩漾清猿啼。
腳著謝公屐,身登青雲梯。
半壁見海日,空中聞天雞。
千岩萬轉路不定,迷花倚石忽已暝。
熊咆龍吟殷岩泉,栗深林兮驚層巔。
雲青青兮欲雨,水澹澹兮生煙。
列缺霹靂,丘巒崩摧。
洞天石扉,訇然中開。
青冥浩蕩不見底,日月照耀金銀台。
霓為衣兮風為馬,雲之君兮紛紛而來下。
虎鼓瑟兮鸞回車,仙之人兮列如麻。
忽魂悸以魄動,恍驚起而長嗟。
惟覺時之枕席,失向來之煙霞。
世間行樂亦如此,古來萬事東流水。
別君去兮何時還?且放白鹿青崖間,須行即騎訪名山。
安能摧眉折腰事權貴,使我不得開心顏!

Оставляю на прощание стихотворение о том, как во сне я побывал на горе Тяньлао (Ли Бо)

Рассказывают мореходы про Инчжоу — остров для бессмертных. Но в дымке волн все смутно и туманно, в то, что он есть поверить тяжело.

Юэсцы о горах Тяньлао говорят: “Среди зари и туч, они то проступают, то укрыты — но можно видеть их хоть иногда! Тяньлао с небом слились, к звездам устремясь. И мощью превосходят каждую из Знаменитых Пяти Гор, да затмевают собой горы, что в Чичэне. Гора Тяньтай уж восемнадцать тысяч чжанов будет, а как сравнишь с Тяньлао, разве что юго-восточного предгорья она выше”.

Услышав это захотелось, чтобы во сне я очутился в У-Юэ.

И вот, ночью одной я под луною пролетел над озером Цзин-ху. И от луны над озером явилась моя тень, они меня до речки Шань сопроводили. То место, где Се-гун на ночь остановился, таким же и осталось — прозрачная вода колышется и звонко раскричались обезьяны. Надев на ноги обувь, что Се-гун придумал, вступил на лестницу, ведущую до синих облаков.

На полпути увидел, как встает из моря солнце, и в вышине Небесного услышал Петуха. Средь тысячи отвесных скал тропа петляет — десять тысяч поворотов. Цветами любовался я, на камни опираясь, как темнота, вдруг, скрыла все вокруг.

Медвежий рык, да возгласы драконов, послышались средь грохотанья родника по скалам. Дрожал глубокий лес, ах, и вершины в страхе встрепенулись.
 Явились тучи черные, ох, черные, вот-вот дождем прольются. Вода волной пошла, ох, дым над ней клубится. Молнии всполохи, раскаты грома! Горы дрожат — будто готовы развалиться.

Как вдруг, в пещеру каменная дверь с ужасным треском отворилась. За ней синеет бездна, вся без края и конца — а солнце и луна там освещают золотом и серебром одетые террасы. Одеты в радугу, ай, да на ветре-скакуне, ко мне во множестве слетелись, ах, бессмертные из облаков. На гуслях тигры им играют, фениксы везут повозки — тех небожителей там много, да, как в поле колосков.

Внезапно задрожало сердце и душа затрепетала — я дернулся и не сдержал протяжный стон. Почувствовал — со мною лишь подушка и циновка. А то, что видел в дымке только что — ушло.

Веселье в этом мире точно так же кратко — с древних времен течет все прочь, как воды на восток.

С тобой прощаюсь, и когда вернусь я вновь? Оленя белого средь скал зеленых отпущу до времени пастись. Как надо будет, в путь на нем отправлюсь к тем горам известным.

Зачем сейчас с угодливою миной, гнуть спину пред теми, кто силен? Меня бы это принуждало к жизни без улыбки!